Цветовая схема:
C C C C
Шрифт
Arial Times New Roman
Размер шрифта
A A A
Кернинг
1 2 3
Изображения:

Новости Уполномоченного

Безопасность в иркутских школах: как уберечь детей и педагогов от насилия?

ИА «Телеинформ», 23 января 2018

Ужасающие случаи резни в российских школах, которые друг за другом произошли в Перми и Улан-Удэ, вызвали волну переосмысления подходов обеспечения безопасности в образовательных учреждениях. Обсудили этот вопрос и в Иркутске 22 января за тематическим круглым столом.

Под «колпаком»?

В школах по всей стране, безусловно, давно уже налажена система безопасности, но ориентирована она больше на «врага из вне». Это так называемая антитеррористическая защищённость. Её позволяют обеспечивать и камеры видеонаблюдения, и тревожные кнопки, и ограждение территории — то есть всё то, что повышает вероятность заметить подозрительного чужого, даже если на посту охраны сидит бабушка-вахтёр, а не сотрудник профессионального агентства. Эта система, хоть и не без сбоев, поскольку человеческий фактор никто не отменял, работает повсеместно. Сотрудников школ регулярно обучают правильной реакции и эвакуации в случае ЧС, есть в образовательных учреждениях и ответственные за это лица, говорит замминистра образования Иркутской области Максим Парфёнов.

Однако случаи в Перми и Улан-Удэ — абсолютно другой вариант развития событий, при котором угроза становится внутренней и исходит от учащихся. Это совершенно новый для России сценарий и, к сожалению, он уже отнюдь не беспрецедентный. Первое за последнее время нападение на школу со стороны подростка произошло в сентябре прошлого года в подмосковной Ивантеевке. Тогда девятиклассник открыл стрельбу из пневматического ружья на уроке информатики. С собой у него был и топор. Череда этих трагедий неизбежно вызывает вопрос: что делать, чтобы школа была безопасным местом, как для детей, так и для учителей?

Сейчас со стороны властей, в первую очередь, говорит Максим Парфёнов, в школы поступило распоряжение проверить свои системы наблюдения, пропускные пункты и договоры с теми организациями, с которыми заключены контракты на обеспечение безопасности образовательных организаций. Так, в Иркутске, например, рассказал представитель департамента образования города Андрей Трофименко, все школы полностью обеспечены и тревожными кнопками, и видеокамерами.

Окончательно образовательные организации оснастили этой техникой в 2017 году, потратив из бюджета около 10 млн рублей. Сейчас администрация проводит ревизию школ, чтобы выяснить, где требуется заменить аппаратуру, которая была установлена давно и уже устарела. Вместе с тем, таких случаев, чтобы на территорию иркутских образовательной организации прошёл посторонний и тем более что-то пронёс, не было, говорит Андрей Трофименко. Сейчас, кстати, мэрия вместе с силовыми ведомствами анализирует здания и территории школ и детсадов на вероятность возникновения тех же терактов. Эта работа позволит создать на каждый объект свой паспорт безопасности.

Напомним, кстати, кто будет обеспечивать безопасность в школе, выбирают сейчас родители, которые и платят за охрану из своего кармана. Детский омбудсмен Иркутской области Светлана Семёнова считает, что это обязанность государства и родители нести за это ответственность не должны. При этом охрану детей нужно поручать высокопрофессиональным специалистам. Возможно, этот вопрос поможет решить, к примеру, единая государственная система безопасности, считают эксперты.

Техника не панацея

Эксперты, однако, сходятся в том, что одной техникой ситуацию не исправить. Более того, делать из школы подобие маленького полицейского государства с металлоискателями на входе и обязательным досмотром детей в принципе неприемлемо, говорит Светлана Семёнова. Она считает, что проблема в другом: в способности вообще взять холодное оружие в руки и пронести его в школу. При этом часто окружение детей, проявляющих признаки агрессии, видит «тревожные звоночки», но никому не сообщает о них. С другой стороны, родители могут годами не замечать всех этих сигналов.

— Этот аспект более важен, чем внешние меры безопасности. Нужно ещё раз привлечь внимание педколлективов к воспитательной работе, к работе с родителями, потому что ребёнок, если таким образом проявляет агрессию, в первую очередь, несёт опасность сам для себя, — считает Максим Парфёнов. — Это такой же несовершеннолетний ребёнок, который пришёл к готовности совершить подобный поступок. В первую очередь, конечно, родители должны общаться со своими детьми, понимать, чем он живёт, какие у него мысли.

Замминистра образования Иркутской области считает, что у школы есть необходимый ресурс, чтобы и выявить ребёнка в пограничном психологическом состоянии, и обратить на это внимание родителей, поскольку в учреждениях, помимо учителей и классных руководителей, есть и психологи, и социальные педагоги. Впрочем, и эта система несовершенна. Сам же Максим Парфёнов подтверждает: в Иркутской области 25% школ не обеспечены этими специалистами. В основном, психологов нет в малокомплектных школах в сельской местности и этот вопрос решается работой одного специалиста на несколько учреждений. Однако проблемы есть, например, и в областном центре.

Чтобы решать эти вопросы, необходимо восстанавливать систему психолого-педагогической помощи, которая была нарушена почти 10 лет назад, говорит председатель иркутского профсоюза работников образования и науки Валентина Федосеева. Пока же всё идёт по пути сокращения психологической службы — фактически её сейчас нет на всех уровнях образования.

— На сегодня, если руководитель заинтересован, то эти специалисты есть. В нашей школе на 700 детей есть два психолога, два социальных педагога, дефектолог и логопед. Наши психологи регулярно обследуют детей по разным диагностикам. С теми школьниками, которые попадают в поле зрения специалистов, ведётся точечная работа, — рассказывает директор школы № 7 Наталья Мотовилова.

Школа № 7 — это исключение, говорит методист информационно-методического центра развития образования Иркутска Наталия Труфанова. Она считает, что в школах нужно создавать психолого-социальные службы, в которые будут входить и медики. Это нужно, поскольку квалификация школьных психологов позволяет им работать только с учениками нормы, у которых нет отклонений. Нужны и дефектологи, которых дефицит. Также службам нужно минимум по два психолога и социальных работников.

Где искать помощи

Эксперты отмечают, что сейчас стало очень много агрессивных детей — но это на фоне, с одной стороны, высокой загрузки на родителей на работе и, как следствие, малого количества времени на общение в семье. С другой стороны, общий градус агрессии в обществе стал гораздо выше, чем раньше. Современные дети с бесконечными информационными потоками с ранних лет впитывают представление о том, что насилие — это нормально.

Скорректировать поведение ребёнка в пубертате, тем не менее, возможно, считает Наталия Труфанова. Подростки ещё не могут скрывать достаточно хорошо свои чувства и эмоции, поэтому всё считывается. Несмотря на это, те же школьные психологи зачастую ограничиваются только диагностикой, не проводя коррекционную работу, говорит специалист центра профилактики, реабилитации и коррекции Ольга Лукьянова.

— Это неправильно. Иногда нужно ребёнку помочь здесь и сейчас, но специалисты в школе боятся что-то делать и в лучшем случае перенаправляют куда-то детей, например, в наш центр, либо ограничиваются просто беседой. А иногда нужно заметить этого ребёнка и поговорить не только с ним, но и с родителями, — говорит эксперт.

Однако школьный психолог — это тот специалист, к которому нужно обращаться в первую очередь, если родитель понимает, что с его ребёнком что-то не так, говорит Светлана Семёнова. Кроме того, в Иркутской области и Иркутске есть региональные и муниципальные центры психолого-педагогической помощи

 Частные специалисты — это тоже вариант, главное испробовать все возможности получить помощь.

Если же взрослые узнали о том, что какой-либо ребёнок ведёт подготовку к преступлению или создаёт что-то противозаконное, об этом, конечно, нужно сообщить в соответствующие органы и службы, однако зачастую лучше делать это анонимно, особенно, если информация поступила от другого несовершеннолетнего — в интересах его психологического комфорта, считает детский омбудсмен.